"Мама!..." - 34 года спустя
Давно не было таких морозов, как зимой 1967-68 годов. В Москве температура воздуха опускалась до 35 градусов. Мне позвонил из Парижа Карлос, чтобы сообщить сенсационную новость. Наша мама только что прилетела в Валенсию из Буэнос-Айреса на рождественские праздники, которые она собирается провести с семьей Кармен.
После этого мама приедет в Париж к нему на встречу Нового Года, а затем ("Держись за телефон покрепче, Вирхилио, чтобы не упасть!") она собирается лететь в Москву.
Мы с Инной начали лихорадочно готовиться к встрече.
Новый звонок из Парижа поверг меня в шок - у мамы не было советской визы. Привыкшая гастролировать по всему миру, она никогда не беспокоилась относительно виз. Ими занимался администратор труппы.
Карлос с мамой отправились в консульство СССР в Париже. Мама взволнованно объяснила консулу суть просьбы и попросила принять во внимание, что она уже 34 года не видела старшего сына Вирхилио, с которым ее разлучили войны - испанская и мировая.
Вирхилио - очень заслуженный в СССР человек, с гордостью поведала мама, он награжден орденом Ленина и работает Главным инженером крупнейшего строительного главка...
Но слова ее ударялись о невидимую стену: принимавший ее "товарищ" твердил, что, заполнив необходимые бумаги, она должна будет ожидать визу от 3 до 6 месяцев.
Что делать? Инна от бессилия заплакала и сказала, что ей стыдно за свою страну. Как будто Россия была виновата в том, что происходило!
Вдруг в моей голове всплыло лицо одного из функционеров Отдела международных отношений ЦК КПСС, отвечавшего за испанские дела. Я познакомился с ним, когда он - еще совсем молодой - работал в испанской редакции издательства "Прогресс" вместе с моим отцом.
Я позвонил ему по телефону и попросил помочь. С завидным спокойствием он только спросил имя и фамилию моей матери, заверив, что завтра же ей выдадут визу. В конце разговора сотрудник ЦК попросил передать отцу самые сердечные приветы.
Всю ночь я не спал. Когда же, наконец, в середине дня зазвонил телефон, этот звук показался жутко громким. Мой брат подтвердил, что виза готова, добавив: русские, когда хотят, могут делать все очень быстро и очень культурно. По просьбе мамы в консульстве поставили штамп визы не в самом паспорте, а на вкладыше; когда мама будет улетать из Москвы, вкладыш останется у пограничников.
Таким образом, мама формально не нарушит запрета испанских властей на въезд своих граждан в страны советского блока.
В конце разговора Карлос спросил меня с иронией:
Слушай, Вирхилио, что ты сделал с этим консулом? Всего за одну ночь он прямо переродился. Сегодня даже пригласил нас выпить кофе и не переставал улыбаться!
Встреча в международном аэропорту Шереметьево не забудется.
Когда по радио объявили о приземлении самолета рейсом из Парижа, я направился в "аквариум", куда разрешали входить только ограниченному числу людей для встречи "важных персон". Я сказал милиционеру:
Я встречаю испанскую актрису Франциску Мас Рольдан, прилетающую рейсом "Эйр Франс".
Это была святая правда, и охранник пропустил меня, не задавая никаких вопросов. В том же зале располагались паспортный и таможенный контроли.
Я сел на скамейку, с которой были видны все посты пограничников. Нервная дрожь сотрясала меня. Вдруг я услышал незабываемый голос! Моя мама говорила пограничнику по-испански:
Не в паспорте! Поставьте печать на этой бумаге!
Элегантная женщина в шубе энергично оберегала свой паспорт от штампа, который мог ее выдать франкистским властям.
Какая грация была в ее движениях, и какая же она была красивая!
Зрителями этого маленького спектакля были несколько пассажиров в очереди на паспортном контроле и ее сын, плакавший на скамейке.
В тесноте, да не в обиде
Прибыв домой из аэропорта, я сказал маме, что мы зарезервировали для нее номер в одной из центральных гостиниц. Она опешила и спросила:
А вы не хотите быть со мной? Мне бы хотелось засыпать, ощущая ваше присутствие рядом!
Мы показали ей нашу двухкомнатную квартиру. Инна предложила маме кровать Андрея в одной комнате с Машей. Андрей же перебрался на раскладушку в большую комнату, которая обычно являлась гостиной и нашей с Инной спальней. Как говорится: чем богаты, тем и рады. И еще: в тесноте, да не в обиде.
До этого момента мы не хотели сообщать отцу о приезде моей матери: невозможно было предугадать его реакцию. А вдруг он решит, что теперь 65-летняя мать убедит меня возвратиться в Испанию?
При Франко, путь на родину моему отцу был навсегда закрыт. Диктатор приговорил его, как и многих других испанских республиканцев, к вечной ссылке. Пока мы четверо жили в Москве, отца это не пугало, но с возрастом - одиночество начинало страшить его. Я был последним из детей, который жил рядом с ним в Москве...
Когда я позвонил ему и сообщил ошеломляющую новость, он никак не мог мне поверить.
Через полчаса раздался звонок в дверь. Это был отец!
Невозможно описать встречу двух людей, поженившихся в молодости, имеющих трех детей и разлученные судьбой на 36 лет! Теперь они были почти чужими.
Она хорошо сохранилась и казалась моложе своих лет. Эти годы - работая в театре и на телевидении, исполняя на сцене завидные роли жены, матери и бабушки - моя мама не имела возможности наслаждаться в своей частной жизни этими прекрасными человеческими чувствами.
Он выглядел очень пожилым человеком. Вся его жизнь прошла под знаком борьбы и войны. Поверженный, но не побежденный, он с достоинством нес бремя эмиграции. Сутулясь, и хромая на раненую ногу, он жил в вечном ожидании добрых новостей из Испании, которые изменили бы все вокруг, и разрешили бы ему вернуться на родину.
Они оба давно выучили свои роли и не ожидали от жизни новых ярких "спектаклей".
... Всю ночь на улице мела пурга. А на пятом этаже нашей "хрущобы" пахло чудными мамиными духами и дымом благородных отцовских сигар. Я закрывал глаза и воображал себя мальчиком. Именно о таких минутах семейного счастья я мечтал вечерами в детдоме!
Мадридская квартира. Мама и папа поздно приехали домой после спектакля, и я слышу из спальни их веселые голоса...
Открываю глаза - они сидят передо мной, состарившиеся, но энергичные и веселые. Перебивают друг друга нескончаемыми вопросами: "А помнишь, Пакита, как... ?" или "Помнишь, Вирхилио, когда... ?". Вспоминают счастливые годы своей молодости и моего детства. Глаза родителей блестят от радости, лица помолодели.
Вспоминая, оба избегают упоминать день, положивший начало вынужденной разлуке. Они боятся приблизиться к краю "черной дыры", укравшей у них столько лет жизни...
Уже ночью, когда все заснули, я ушел на кухню и стал переводить для мамы на испанский язык стихотворение "Театр" Николая Гумилева. В СССР тогда нельзя было упоминать его имя - любимого поэта моей дочери, расстрелянного в 1921 году. Когда мы гостили в Париже у Карлоса, дочь пошла в Дом русской книги и на выданные мной несколько франков купила "Избранное" Николая Гумилева:
Все мы, святые и воры,
Из алтаря и острога,
Все мы - смешные актеры
В театре Господа Бога.
Бог восседает на троне,
Смотрит смеясь на подмостки,
Звезды на пышном хитоне -
Позолоченные блестки.
Так хорошо и привольно
В ложе предвечного света.
Дева Мария довольна,
Смотрит, склоняясь, в либретто:
"Гамлет? Он должен быть бледным.
Каин? Тот должен быть грубым..."
Зрители внемлют победным
Солнечным, ангельским трубам.
Бог, наклонясь, наблюдает,
К пьесе он полон участья.
Жаль, если Каин рыдает,
Гамлет изведает счастье!
Так не должно быть по плану!
Чтобы блюсти упущенья,
Боли, глухому титану,
Вверил он ход представления.
Боль вознеслася горою,
Хитрой раскинулась сетью,
Всех, утомленных игрою,
Хлещет кровавою плетью.
Множатся пытки и казни...
И возрастает тревога:
Что, коль не кончится праздник
В театре Господа Бога?!
Наутро мама получила перевод в подарок, заплакала и крепко поцеловала меня.
... По просьбе мамы мы пригласили обедать друзей и подруг сначала Марии, а затем и Андрея.
Сидя в кресле и не понимая ни слова по-русски, мама внимательно слушала и наблюдала. Она сделала приятное для нас с Инной заключение, что друзья наших детей - хорошо воспитанные и добрые. Помимо артистических способностей, мама была еще и хорошим психологом!
Хотя на улице стоял жуткий холод, она попросила нас научить ее кататься на лыжах и сфотографировать за этим занятьем. В голове у нее была сцена описания подругам в Буэнос-Айресе лыжного соревнования, в котором она участвовала в Москве.
Мама и автор книги во дворе нашего дома в Москве
Когда морозы спали, Мария стала выводить бабушку на прогулки в центр Москвы и на Ленинские Горы. На маму произвело большое впечатление высотное здание МГУ. Старое здание университета на Моховой тоже маме понравилось - здесь на первом курсе училась ее внучка.
Моя мама со своей внучкой на прогулке по Москве
Однажды Мария пригласила бабушку угоститься на улице мороженым. Мама, панически боявшаяся отморозить нос и уши, съела-таки мороженое под открытым зимним небом!
Я представляю, как в Аргентине мама описывала этот подвиг в собственной телевизионной программе. Для нее важно было, что мороженое купила внучка на стипендию, получаемую за хорошую учебу!
Инна ежедневно готовила вкусные и разнообразные блюда, и моя мама хотела увезти в Аргентину все эти рецепты русской кухни, чтобы поразить друзей. Пять из четырнадцати счастливых вечеров, проведенных ею в Москве, мы посвятили спектаклям в Большом, Малом, Театре на Таганке, в Театре оперетты и в известном на весь мир Московском Цирке.
Маму глубоко впечатлило мастерство актеров Малого театра в спектакле "Горе от ума". После спектакля у нас дома отец (который теперь приезжал почти ежедневно) рассуждал о системе Станиславского, которую он когда-то изучал. Отец сокрушался, что погиб Всеволод Мейерхольд, прекрасный актер и режиссер, поставивший "Горе от ума". Отец видел тот спектакль в 1935 году, в свой первый приезд в СССР.
Под впечатлением от другой постановки - "Овечий источник" Лопе де Вега, отец тогда же написал длинное письмо Мейерхольду. Много лет спустя отцовское письмо было опубликовано в книге "Переписка Мейерхольда". В самом начале письма отец поставил своего рода эпиграф:
Товарищу Мейерхольду, достойному преклонения.
Адресат был арестован в мае 1939 года и расстрелян в феврале 1940. За что? Именно за то, что, как и многие другие жертвы репрессий, Мейерхольд был достоин преклонения. Преклоняться, в те годы, было положено лишь перед вождем всех времен и народов...
Хотя и недолго пробыла мама в Москве, увиденное оставило в ее сердце глубокий след.
Уезжая, она сказала:
Теперь мое сердце спокойно. Я вижу, что мой сын счастлив и живет среди народа, по сути, очень похожего на испанский. Вопреки измышлениям газет на Западе, люди в России хотят мира и благополучия.
Мама пообещала вернуться еще раз, но уже на больший срок.
В аэропорту Шереметьево маму провожал и отец. В его взгляде была боль. То было их последнее прощание.